Час, Ежедневная русская газета Латвии
235 (1261) 06.10.01
Элина ЧУЯНОВА
Не верь, не бойся, не проси
Фото Романа Кокшарова.Галина Режеп своим лицеистам: «Напишите
письмо Печорину».
Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий... Пришло время
вспомнить о великом и могучем как о единственной опоре и
поддержке. В эти самые дни мы стоим над пропастью великих
перемен. 2004 год станет вторым звеном в цепи, на которую
мечтают посадить русских Латвии идеологи преобразований. А
первым, если помните, был перевод на латышский язык высшей
школы.
Элина ЧУЯНОВА
Кто-то из мудрых заметил, что только в одном языке мира
русском! воля означает и силу преодоления, и символ свободы,
отсутствия преград. «У нас нет силы воли» и «Я пришел, чтобы
дать вам волю» разница очевидна. А вот «пропасть», независимо
от ударения, означает погибель...
«Как ни вытравливай русское слово, как ни вытесняй его на
задворки, оно обречено жить вечно. Я бы даже сказала жестче: чем
упорнее язык загоняется в духовную эмиграцию тем бережнее
хранят его носители и тем более живучим он становится», с этой
парадоксальной мысли, высказанной преподавателем русского языка
и литературы рижского Пушкинского лицея, лучшим учителем 1998
года Галиной Режеп, началась наша беседа о судьбе родного слова.
Пожалуй, в этом смысле русские Латвии будут сродни эмигрантам
первой волны, продолжает Галина Алексеевна. Вопреки воле
оказавшись за пределами России, они не только сберегли родной
язык, культуру и самосознание, но и сумели передать это
богатство своим потомкам, которые в большинстве своем говорят,
читают и чувствуют по-русски. К счастью, тенденции похожей
бережности заметны уже здесь и сейчас.
Значит, языковеды не правы, утверждая, что удел русского
языка в Латвии медленная, но верная деградация?
Правы, но не во всем. Конечно, всегда были и будут
ассимилянты, манкурты, не помнящие родства... Но вот что
интересно одна наша выпускница, которая сейчас учится в вузе
на латышском языке, очень точно выразила типичную для
русскоязычной молодежи точку зрения: «На латышском языке я
вынуждена говорить, английский необходим для будущей профессии,
а родной русский наслаждение и отдушина». То есть именно та
самая хрестоматийная тургеневская опора и поддержка. Это лишний
раз доказывает, что любое насилие над национальными ценностями
только укрепляет их. Теперь даже многие наши латышские коллеги
понимают: русская школа та глыба, расколов которую, можно
нанести непоправимый ущерб гражданскому обществу.
Формально реформа образования затевалась на благо
нацменьшинствам чтобы они чувствовали себя полноценно в
титульной среде, могли держать конкуренцию на рынке труда и т.
д.
А выпускники русских школ и так чувствуют себя полноценно.
Вот пример нашего лицея: каждый год около 80 процентов его
выпускников поступают в вузы. Из них лишь единицы выбирают
русскую филологию, российское или западное образование.
Остальные штурмуют латвийские университеты, идут на философский,
юридический, экономический. При этом оставаясь русскими.
Аналогичная картина и в других школах, колеблется лишь процент
поступающих.
Да, многие не скрывают, что вынуждены говорить по-латышски. Но
ведь говорят, и уже давно. Через несколько лет после упразднения
высшего образования на русском языке стало ясно: наши
пробиваются. И учатся в университетах наравне с латышами, а
иногда даже успешнее. И находят приличную работу потому как, в
отличие от своих латышских ровесников, свободно владеют еще и
русским языком. И, кстати, занимают чьи-то места под солнцем. А
теперь представим, что сложную науку выживания им придется
осваивать со школьной скамьи. Боюсь, просчитать последствия 2004
года под этим углом зрения реформаторам и в голову не пришло.
Галина Алексеевна, вы уже 12 лет преподаете русский язык и
литературу в старших классах. Нет ли у вас ощущения, что сейчас
интерес к этим предметам уже не тот, что был десять лет назад?
Изредка слышу: «А зачем нам русский? Мы его и так знаем».
Отсюда вседозволенность по отношению к языку, культуре речи,
трудности с выражением мысли. И тут уж учитель кто личным
авторитетом, кто оживлением методики пытается восстановить
престиж своих предметов. Я, например, уже давно не вызываю
учеников к доске, использую дискуссионные методы, вовлекая в
работу весь класс. Главное, чтобы на уроке было интересно.
Конечно, в любой школе найдутся дети, которым лень учиться, но в
нашем лицее таких мало. Сюда не идут случайные люди, потому что
общеобразовательная планочка у нас выше как-никак статус
обязывает. Лицеисты и читают больше, и способны анализировать
глубоко, за частным увидеть общее. Знаю, что в некоторых школах
именно «проходят» литературу: сюжет уловили, выяснили, куда
герой пошел, что сделал, пора брать новую тему. А настоящий
смысл произведения проходит мимо, и в памяти может остаться
просто «дурак Базаров, который лягушек резал да и помер в конце
концов».
Вы говорите: много читают. А что читают Акунина и Пелевина
или, может быть, «Толстоевского»?
Если читают Акунина и Пелевина, то небезнадежны. Ведь этих
современных авторов не откроешь для себя без классической базы,
без Толстого и Достоевского. Подавляющее большинство моих
старшеклассников во время летних каникул читают «Войну и мир».
Причем с интересом, и не только «мир», но и «войну». Многие за
лето успевают увлечься Достоевским и уже в сентябре спрашивают:
«Когда же мы им займемся?» Романы Достоевского очень современны
«Братья Карамазовы», «Бесы», «Преступление и наказание».
Иногда даже страшно погружаться в бездну этих образов такие
живые аналогии напрашиваются. Сидят себе обнищавшие маленькие
люди в комнатках-гробах, одетые летом в пальто, и неизвестно,
что за идеи носятся в их головах... Всегда в топе булгаковский
«Мастер...» и «Собачье сердце» фантастика, инфернальность, все
необычное привлекает. Сама люблю Довлатова и стараюсь влюбить в
него учеников. Конечно, можно не принимать Островского и даже
Толстого, но чтобы участвовать в дискуссии, нужно знать ее
предмет. Вот прочти хотя бы одно произведение и приведи мне
убедительные аргументы в пользу твоего неприятия на это я еще
могу пойти. Я ставлю оценку не за убеждения, а за знания.
Мандельштам писал: «У интеллигента не биография, а список
прочитанных книг». Невольно наблюдая общение молодежи, как-то не
верится, что интеллигенция имеет большой шанс выжить...
Новое поколение не хуже оно просто другое. Мир вокруг нас
очень радикально меняется. Если два последних столетия общество
было литературоцентричным, то сейчас оно становится техничным,
технологичным и слишком прагматичным. Может быть, это
естественно, но немного грустно оттого, что гуманизм, духовность
уступают место жесткости, рациональности. Испокон веков
литература была тем живительным источником, откуда человек брал
какие-то ориентиры. Литературное слово учит сострадать, ставит
перед нами вопросы нравственного выбора, проповедует
христианские ценности. Не всегда такую опору найдешь в семье, а
в церковь идут не все, именно поэтому я считаю школу последним
очагом духовности и культуры, а учителей миссионерами, при
условии, конечно, что они не «проходят» материал, а ставят перед
собой какие-то более высокие цели.
Может быть, стоит начать хотя бы с пропагандирования
грамотной речи?
Вот это действительно бич! У нас здесь особая ситуация: рядом
латышский язык со всеми его кальками и словечками «ринда»,
«аплиециба», «шаусмас», «мне нет времени»... Велика и экспансия
английского: «оффшор», «трансфер», «блокбастер», «пиар»,
«трэнд»... А компьютерный сленг «чат», «сайт», «атачмент» и
прочее? Между тем русский язык «так богат и гибок, что нечего
брать у тех, кто беднее нас» прав был Тургенев.
Впрочем, ради справедливости надо сказать, что по сравнению с
Россией мы здесь оказались даже чуть-чуть в привилегированном
положении. Там отношение к языку хуже, и я была этому
свидетелем. Как повар у Ноздрева, который суп варил по принципу:
кидай туда все подряд что-нибудь да сварится. И старики, и
дети, и серьезные дяди по телевидению такое говорят! «В законе
прописано», «тексты озвучили», «кислотный прикид», «продвинутые
люди» и вот теперь «проталибски настроенные»... Я задала
вопрос петербургской профессуре: почему у вас так говорят? Они
пожали плечами, уже успев привыкнуть к этому «супу». У нас все
же отношение чуть бережнее, чуть тщательнее.
Наверное, чувствуем: есть что терять?
Видимо, так. И потом, как ни странно, в старших классах нашей
латвийской программы, помимо родного языка и литературы, есть
обязательный курс риторики и культуры родной речи, отдельно идет
анализ художественных произведений. Могу сказать по своим
лицеистам: если грамотность блещет не у всех, то устная речь
развивается и пишут очень хорошие сочинения. Так что тут мы даже
впереди России оказались: у них такого в стандартах нет.
И все же за российских русских отчего-то спокойно: их родной
язык не будет поглощен ни татарским, ни удмуртским...
И наш не будет поглощен латышским. Язык не обманешь. Можно
переписать историю, поправить географию. Но человеческая речь
это определенный уровень развития нации, духовный пласт.
Энергетику слов «Вознесение», «Преображение», «Спас»,
«Богоматерь» никогда не передашь на другой язык в них сокрыт
необъяснимый словами смысл. Недавно я побывала в новгородском
храме Спасо-Преображения Господня. Вышла оттуда озаренная и
только тут увидела англоязычную вывеску для туристов. На ней
было написано: God\rquote s Transfiguration Church. Способно ли
это название затронуть душу британца? Вряд ли. Наверняка для
этого в английском языке есть другие слова.
Большое спасибо за беседу.
Кстати
Весной российская газета «Труд» проводила конкурс среди
учителей русского языка стран СНГ и Балтии на лучшее эссе «Наше
Отечество русский язык». Представители Латвии Галина Режеп и
Светлана Гущина оказались в числе победителей. В награду они
получили денежные премии и приглашение на съезд
соотечественников, который пройдет в Москве через неделю.
РУБРИКА |